Р. Бредбери

ЖЕЛАНИЕ

Перевод с англ. С.Ирбисова

Вьюга выдохнула снег в холодное стекло. Дом скрипнул от порыва ветра.

— Что? — переспросил я.

— Я ничего не говорил, — ответил Чарли Симмонс. Он стоял у камина, потряхивая воздушную кукурузу на решетке. — Ни единого слова.

— Черт возьми, Чарли, я же слышал…

Я зачарованно смотрел, как снег падает на далекие улицы и пустые поля. В такие ночи к нашим окнам приходят белоснежные призраки, а потом улетают и теряются.

— У тебя богатое воображение, — сказал Чарли.

«Разве? — подумал я. — Неужели у зимы есть голос? Может быть, это язык ночи, времени, снега? Что за нить протянулась из вьюжной тьмы к моей душе?»

Не было ни луны, ни фонаря, но по стеклу пролетали бледные тени, словно от целой стаи голубей.

Может, это снег шепчет за окнами, или прошлое, средоточие времен и надежд, похороненных и отринутых, наконец, обрело голос?

— Боже мой, Чарли… Сию минуту, хоть присягнуть, я слышал, как ты сказал…

— Что я сказал?

— Ты сказал: «Загадай желание».

— Разве?

Он засмеялся, но я не обернулся. Стоял, смотрел на снег и говорил, не в силах молчать…

— Ты сказал: «Это особая, замечательная, небывалая ночь. Загадай самое заветное, самое небывалое желание за всю твою жизнь, из самой глубины сердца. И оно исполнится». Вот что я слышал.

— Ничего подобного, — в стекле я видел, как он покачал головой. — Послушай, Том, ты битых полчаса смотришь на снегопад, вот тебе и мерещится. Это говорил огонь в камине. Желания не исполняются, Том. Или… — тут он прервался и добавил изумленно, — бога ради, Том, неужели ты и вправду что-то слышал? Садись. Выпьем.

Воздушная кукуруза начала потрескивать. Чарли разлил вино, но я не прикоснулся к бокалу. Снег все так же обдавал окно своим бледным дыханием.

— Почему? — спросил я. — Почему мне послышалось именно желание? И если не ты сказал это, то кто же?

«Кто? — подумал я. — Что там, снаружи, и кто мы сами? Два бывших писателя, одинокие; друг пришел ко мне скоротать ночь. Оба слишком любим толковать о призраках, спиритизме, тароте и телепатии. Старые приятели — мы с полуслова понимаем друг друга, шутим, подкалываем, дурачимся.

Но вот что-то пришло оттуда, снаружи, и положило конец шуткам, стерло улыбки. Похоронило наш смех…»

— «Почему?» — повторил Чарли, пристально глядя на рождественскую елку в красных, синих и зеленых огоньках. Он отхлебнул вина и перевел взгляд на меня. — Отчего-то считается, что именно эта ночь создана для желаний. Да, это ночь Рождества, вотвот исполнится рождение Христово. И праздник, и зимнее солнцестояние\ приходятся на. одну неделю, удостоверяя, что Земле предстоит ожить. Зима исчерпала себя, и время теперь начнет карабкаться вслед за Солнцем, все выше и выше. Потому-то все и верят, что эта неделя — особенная.

— Да… — пробормотал я в ответ, размышляя о древних временах, когда пещерный человек обмирал, стоило наступить осени. Солнце притухало, и эта полуобезьяна тосковала и выла до тех пор, пока мир не начинал просыпаться от белого сна, обещая тепло и возрождение вселенной. — Да, особенная…

— Так вот… — Чарли легко прочел мои мысли. — Христос — это обещание весны, не так ли? Посреди самой длинной ночи наступает потрясение Времени, Земля вздрагивает и разрешается мифом. «С Новым Годом!» — возвещает этот миф. Но ведь Рождество не совпадает с Новым Годом, это — день рождения Христа, когда его дыхание, сладкое и пряное, смешивается с нашим в зимнюю полночь, обещает новую весну. Так что дыши поглубже, Том.

— Заткнись!

— В чем дело? Ты что, снова слышишь голоса?

Да! Я снова повернулся к окну. До утра Его рождения оставалась всего минута. «И тогда, — испуганно подумал я, — наступит час чистейший и чудеснейший, час исполнения желаний».

— Том… — Чарли тронул меня за плечо, но я не обратил внимания: я слишком глубоко задумался, слишком замечтался.

«Неужели эта ночь и вправду особая, — думалось мне, — неужели святые духи странствуют в ночи вместе с метелью и в этот заветный час исполняют наши желания? Если я что-то загадаю про себя — разве эта ночь предшествия, эта древняя метель и этот странный сон не усилят его вдесятеро?»

Я крепко зажмурился. В горле пересохло.

— Не надо… — сказал Чарли, но слова уже рвались с моих губ. «Сейчас, — думал я, — вот сейчас, пока чудесная звезда еще горит над Вифлеемом».

— Том, — выдохнул Чарли, — Христа ради…

«Да, Христа ради», — подумал я и сказал:

— В этот час я хочу…

— Нет! — Чарли попытался зажать мне рот.

— … чтобы мой отец снова ожил. Пожалуйста, сделай так. Каминные часы пробили десятикратно и еще дважды.

— О, Томас… — тихо сказал Чарли. Ладони его опали с моих плеч. — Ох, Том…

Вьюга стукнула в окно, залепила его снегом, словно смертным саваном.

Дверь сама собою распахнулась.

Снег влетел в комнату.

— Какое ужасное желание, Том. И ведь… это может сбыться.

— Может сбыться! — я метнулся к распахнутой двери — она манила, как отверстая могила.

— Не надо, Том, — снова сказал Чарли.

Дверь хлопнула позади меня. Я выскочил из дома и побежал. Боже мой, как я бежал!

— Том, вернись! — голос Чарли терялся во вьюжной белизне. — Ради бога, н е н а д о!

А я бежал и бежал через ночь, совершенно обезумев, невнятно бормотал, убеждая сердце биться быстрее, гнать кровь по жилам, а ноги — бежать и бежать.

«К нему! К нему! — думал я. — Туда! Пусть это случится.

Пусть воплотится мое желание. Туда, на это место!»

И тут зазвенели, возвещая Рождество, запели, загомонили все колокола по всему заснеженному городу, и звоны окружили меня, подгоняли, тянули, а я все бежал к своей безумной цели.

«Идиот! — подумалось мне. — Вернись! Он же умер!»

А что, если все-таки ожил, всего на один этот час, и будет ждать меня, и не дождется?

Я оказался в поле, без шляпы, без пальто, но разгоряченный бегом, с лица моего при каждом шаге осыпалась соленая маска и тут же намерзала снова, а счастливый перезвон относило кудато, и он там терялся.

Вьюга была со мною до самого конца пути, до самой темной стены.

Кладбище.

Я остановился у тяжелых чугунных ворот и оцепенел, глядя сквозь прутья.

Кладбище походило на руины крепости, взорванной поколение назад, все его надгробья поглотило новоR Оледенение. А что, если чудес не бывает? Что, если в этой ночи не было ничего, кроме вина, разговоров и праздничного очарования? Что, если я бежал лишь затем, чтобы спасти свою веру, искреннюю веру в чудеса, которые. еще случаются снежными ночами?

Я стоял и смотрел на заметенные могилы, на снег без единого следа на нем. Мне так не хотелось возвращаться назад, к Чарли, что я с радостью лег бы и умер здесь сам. Тут мне подумалось, что все это — его ужасная шутка, плод его беспощадного юмора. Ведь он как никто другой умел нащупать в человеке самую звонкую струну и играть на ней. Не он ли шептал за моей спиной, искушал, подталкивал к безумию?

Я тронул запертые ворота.

Где оно, это место? Там — гладкий камень с надписью:

«Родился в 1888. Умер в 1957» — его и в ясный день трудно найти в высокой траве или под прошлогодними листьями.

Я отступил на шаг, и тут дыхание у — меня занялось, а потом дикий, невероятный крик вырвался из горла — там, по ту сторону стены, рядом с домиком сторожа, что-тобыло!

Слабый вздох? Безгласный плач? Или просто первый намек на тепло в дыхании зимнего ветра?

Я снова вцепился в прутья, вгляделся до боли в глазах.

Вот оно! Зыбкий след, словно птица пробежала меж могильными камнями. Еще секунда, и их занесло бы снегом навсегда!

Я закричал, разбежался, прыгнул.

О Господи, никогда в жизни я не прыгал так высоко. Я упал, но уже с той стороны, разбил губы в кровь, вскрикнул и снова побежал, огибая сторожку.